Бражнев Александр.
                Школа опричников.
                Исповедь энкаведиста
                Повесть.
              НА СТРАЖЕ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ
              Итак, нам предстояло заняться «обеспечением государственной 
                безопасности». До сих пор мы как-то не вникали в это понятие, 
                и наименования чекистских чинов (по-советски — званий — сержант 
                госбезопасности, лейтенант госбезопасности и т. п.) — эти наименования 
                звучали, ну, как если бы к армейскому чину добавлялось: «сыска» 
                или «палачества». Лейтенант сыска, майор палачества — это звучало 
                бы грубовато, а «госбезопасности» — куда ни шло! Теперь, перед 
                выборами, понятие государственной безопасности было раскрыто: 
                каждое наше движение может стать необдуманным и небезопасным, 
                надо обеспечить безопасность пролетарского государства,— наша 
                профессия (сыска и палачества) — совершеннейше необходимая функция 
                в государстве.
                До дня выборов оставались одни сутки. Наша группа была вверена 
                руководству сержанта госбезопасности Герасименко. Надо было полагать, 
                что орденоносный Яневич был куда-то переброшен. Что ему солоно 
                пришлось за усердие, этого мы, конечно, ни минуты не думали. Наш 
                новый шеф повел нас на участок, где мы репетировали не так давно, 
                и занялся распределением между нами ролей. Я и его предупредил, 
                что мне не следует показываться знакомым в роли подозрительно 
                бездельничающего чекиста в штатском. Я остался состоять при особе 
                Герасименко.
                Все мы (и Герасименко тоже) были в штатском, но нам выдали пистолеты, 
                причем нас предварительно проинструктировали, как прятать их за 
                пояском брюк. Мы натренировались в этом искусстве достаточно хорошо, 
                и никто не сказал бы, что мы вооружены. Невинные с виду, как овечки, 
                мы могли мгновенно выхватить пистолеты и оскалиться по-волчьи.
                С некоторым любопытством воспринимали мы мягкое, вежливое отношение 
                к нам Герасименко. Он порою соглашался с курсантами, не проявляя 
                безапелляционности начальствующего лица. Конечно, он был предупрежден 
                о сухом бунте курсантов и имел указания не растравлять наших свежих 
                ран.
                По прошествии часа прибыли курсанты школы милиции, вооруженные 
                винтовками и наганами. Затем появились чины милиции, и всего набралось 
                представителей милиции, считая по-военному, примерно со взвод. 
                Милиция была в своей форме — и работники, и курсанты.
                Оперуполномоченный руководил дислокацией внешних и внутренних 
                постов. Охрана была идеальной даже на невозможный случай, т. е. 
                если бы действительно могла возникнуть какая-нибудь опасность. 
                Ни одного поста обнаружить никто бы не смог. Мало того, были приняты 
                меры к тому, чтобы население поговаривало: «Советская власть — 
                наша, ей бояться нечего...» Это пускалось через партпрофорганизации, 
                подхватывалось «активом» партдядей и парттетей...
                К вечеру все посты были заняты. Герасименко выделил даже резервную 
                группу из милиции, сосредоточив эту группу в соседнем помещении. 
                Жители были оттуда переселены в другие дома — временно, пока идут 
                выборы.
                Когда все было готово, Герасименко инструктировал курсантов.
                — Если кто-нибудь подойдет к окну помещения избирательного пункта 
                или будет толкаться тут, задержать и сдать в резервную группу. 
                Точно так же поступать с теми, кто будет толпиться, группироваться 
                возле пункта. О каждом случае немедленно доносить мне.
                После того он дал указания и насчет боевой тревоги, что подвинтило 
                курсантов, хотя никто не представлял себе, чтобы до этого дошло. 
                Всю ночь мы репетировали с одним десятиминутным перерывом — на 
                перекурку. Наступило утро. Вдруг — стук в дверь. Оперуполномоченный, 
                доведший себя за ночь до полусумасшествия, подскочил к двери с 
                пистолетом в руке и с видом отчаянного героя быстро ее распахнул. 
                На пороге оторопело застыл напуганный наганом председатель избирательной 
                комиссии. Оперуполномоченный, пряча свой конфуз, бормотал:
                — Мы... (Не он, видите ли, а все мы!) ...Мы думали, что враги 
                народа...
                — А чего бы они стали стучать в дверь? — необдуманно спросил председатель 
                и сразу испугался: лицо чекиста исказилось злобой. 
                Мы тоже заметили это и подумали: «Влип наш пред!» 
                Начали прибывать члены избирательной комиссии. Когда они сошлись 
                в полном составе, Герасименко проинструктировал их: как надо наблюдать 
                за избирателем, когда он подходит к столу, как не позволять ему 
                ни на секунду отводить глаза от наблюдающего взгляда и даже... 
                как распознавать врага. То и дело Герасименко окидывал взглядом 
                председателя, и во взгляде этом не было ничего доброго. Закончил 
                он так:
                — Для вас это будет трудновато, но мы — здесь. Я и мой заместитель, 
                — Герасименко неожиданно указал на меня,— мы будем все время находиться 
                тут.
                Я был рад уже тому, что в составе комиссии не было никого из моих 
                знакомых. Я больше всего боялся, чтобы о моей «деятельности» не 
                узнал Григорий Федорович Корнеев — он, ведший меня сквозь огонь, 
                воды и медные трубы большевизма, был все-таки моей совестью: я 
                шагнул за предел допустимого. Пусть это не было по моей вине, 
                но это — было, стало. 
              Дальше
              К содержанию Бражнев 
                Александр. Школа опричников. Исповедь энкаведиста